Глаз к сиянью такому еще не привык... Зной густой, золотой и тягучий, как мед... А за домом, в саду, пробегает арык, как живой человек, говорит и поет. Он струится, как будто в ущелье зажат, меж забором и каменной пестрой стеной. Распахнется калитка... Лучи задрожат... Засмуглеет рука... Брызнет звон жестяной. С мягким бульканьем вглубь окунется кувшин, И опять тишина. Он один ни на миг не стихает, сбегая с далеких вершин, торопливый арык, говорливый арык... В нем вода холодна и молочно-бела, и, как лента из шелка, упруга в горсти... С первой встречи я сердце ему отдала. Пели птицы в саду: "Не спеши, погости". Счастье ходит со мной по дороге любой... А покой... А покоя не будет нигде. В час, когда занимался рассвет голубой, я пришла попрощаться к ханларской воде.
Вот говорят: Россия... Реченьки да березки... А я твои руки вижу, узловатые руки, жесткие. Руки, от стирки сморщенные, слезами горькими смоченные, качавшие, пеленавшие, на победу...
2. Мать
Года прошли, а помню, как теперь, фанерой заколоченную дверь, написанную мелом цифру "шесть", светильника замасленную жесть, колышет пламя снежная струя, солдат в бреду... И возле...
3. Так уж сердце у меня устроено
Так уж сердце у меня устроено — не могу вымаливать пощады. Мне теперь — на все четыре стороны... Ничего мне от тебя не надо. Рельсы — от заката до восхода, и от севера до юга —...
