Я занят странными мечтами в часы рассветной полутьмы: что, если б Пушкин был меж нами - простой изгнанник, как и мы? Так, удалясь в края чужие, он вправду был бы обречен «вздыхать о сумрачной России», как пожелал однажды он. Быть может, нежностью и гневом - как бы широким шумом крыл,- еще неслыханным напевом он мир бы ныне огласил. А может быть и то: в изгнанье свершая страннический путь, на жарком сердце плащ молчанья он предпочел бы запахнуть,- боясь унизить даже песней, высокой песнею своей, тоску, которой нет чудесней, тоску невозвратимых дней... Но знал бы он: в усадьбе дальней одна душа ему верна, одна лампада тлеет в спальне, старуха вяжет у окна. Голубка дряхлая дождется! Ворота настежь... Шум живой... Вбежит он, глянет, к ней прижмется и все расскажет - ей одной... * См. Пушкин.
1925