Памяти А. С. Грина Пристанем здесь, в катящемся прибое, Средь водорослей бурых и густых. Дымится степь в сухом шафранном зное, В песке следы горячих ног босых. Вдоль черепичных домиков селенья, В холмах, по виноградникам сухим, Закатные пересекая тени, Пойдем крутой тропинкой в Старый Крым! Нам будет петь сухих ветров веселье. Утесы, наклоняясь на весу, Раскроют нам прохладное ущелье В смеющемся каштановом лесу. Пахнёт прохладной мятой с плоскогорья, И по тропе, бегущей из-под ног, Вздохнув к нам долетевшей солью моря, Мы спустимся в курчавый городок. Его сады в своих объятьях душат, Ручьи в нем несмолкаемо звенят, Когда проходишь, яблони и груши Протягивают руки из оград. Здесь домик есть с крыльцом в тени бурьянной, Где над двором широколистый тут. В таких домах обычно капитаны Остаток дней на пенсии живут. Я одного из них запомнил с детства. В беседах, в книгах он оставил мне Большое беспокойное наследство - Тревогу о приснившейся стране, Где без раздумья скрещивают шпаги, Любовь в груди скрывают, словно клад, Не знают лжи и парусом отваги Вскипающее море бороздят. Все эти старомодные рассказы, Как запах детства, в сердце я сберег. Под широко раскинутые вязы Хозяин сам выходит на порог. Он худ и прям. В его усах дымится Морской табак. С его плеча в упор Глядит в глаза взъерошенная птица - Подбитый гриф, скиталец крымских гор. Гудит пчела. Густой шатер каштана Пятнистый по земле качает свет. Я говорю: "Привет из Зурбагана!", И он мне усмехается в ответ. "Что Зурбаган! Смотри, какие сливы, Какие груши у моей земли! Какие песни! Стаей горделивой Идут на горизонте корабли. И если бы не сердце, что стесненно Колотится, пошел бы я пешком Взглянуть на лица моряков Эпрона, На флот мой в Севастополе родном. А чтоб душа в морском жила раздолье, Из дерева бы вырезал фрегат И над окном повесил в шумной школе На радость всех сбежавшихся ребят". Мы входим в дом, где на салфетке синей Мед и печенье - скромный дар сельпо. Какая тишь! Пучок сухой полыни, И на стене портрет Эдгара По. Рубином трубки теплится беседа, Высокая звезда отражена В придвинутом ко мне рукой соседа Стакане розоватого вина. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Как мне поверить, вправду ль это было Иль только снится? Я сейчас стою Над узкою заросшею могилой В сверкающем, щебечущем краю. И этот край назвал бы Зурбаганом, Когда б то не был крымский садик наш, Где старый клен шумит над капитаном, Окончившим последний каботаж.
1937