Б. Слуцкому В этот день в синагоге Мало кто думал о боге. Здесь плакали, рыдали, Рвали ворот на вые, Стенали и просто рычали, Как глухонемые. Когда же сквозь черный ельник Юпитер взглянул на порог, В рыдающей молельне Взвыл бычачий рог. Был в этом древнем вое Такой исступленный стон, Как будто всё вековое Горе выкрикивал он! Всю тоску и обиду, Мельчайшей слезинки не пряча, Глубже псалмов Давида Выхрипел рог бычачий. Пока он вопил от боли, Пока он ревел, зверея, На улицу вышли евреи, Не убиваясь более: Теперь от муки осталась Тихая усталость. Их ждали уже катафалки, Щиты библейской легенды, Искусственные фиалки, Смолистые елки, ленты. Взглянув на пустые гробы, Поплелся раввин гололобый; Одеты в суконные латы И треуголки Галлии, Подняв на плечи лопаты, Факельщики зашагали; Сошел с амвона хор, Спустились женщины с хор - И двинулись толпы в застенок К бывшему "Лагерю смерти", Дабы предать убиенных Тверди. Но где же трупы, которые Грудой, горой, мирами Лежали у крематория, Отмеченные номерами? Где пепел хотя бы? Могила? И вдруг - во взорах отчаянных Оплывы сурового мыла Блеснули в огромных чанах. Глядите и леденейте! Здесь не фашистский музей: В отцов тут вплавлены дети, Жены влиты в мужей; Судьба, а не бренные кости, Уйдя в квадратные соты, Покоится тут на погосте В раю ароматной соды. Ужели вот эта зона Должна почитаться милой? Но факельщики резонно В гроба наложили мыла, И тронулись бойкие клячи, За ними вороны нищие. Никто не рыдает, не плачет... Так дошли до кладбища. О, что же ты скажешь, рабби, Пастве своей потрясенной? Ужели в душонке рабьей Ни-че-го, кроме стона? Но рек он, тряся от дрожи Бородкой из лисьего меха: "В‘огавто л‘рейехо комейхо!"- Всё земное во власти божьей... А в вечереющем небе Бесстрастье весенней тучи. И кто-то: "Вы лжете, ребе!"- Закричал и забился в падучей. "Ложь!"- толпа загремела, "Ложь!"- застонало эхо. И стала белее мела Бородка из рыжего меха. А тучу в небе размыло - И пал оттуда на слом Средь блеска душистого мыла Архангел с разбитым крылом... За ним херувимов рой, Теряющих в воздухе перья, И прахом, пухом, пургой Взрывались псалмы и поверья! А выше, на газ нажимая, Рыча, самолеты летели, Не ждавшие в месяце мае Такой сумасшедшей метели.
1960, Кунцево