В ночь родительской субботы, Трое суток пропостившись, Приходил я на кладбище, Причесавшись и побрившись. Знаю я, кому придется В этот год спуститься в землю, Кто из смертных, из живущих, Кувырнется, захлебнется. Кто-то лысый — полосатый, В красных брюках, в пестрых перья Важно шел петушьим шагом, Тонконогий и пузатый. Кто-то длинный, очень длинный, В черном фраке, в черной шляпе, Шел, размашисто шагая, Многозвездный, многочинный. Кто-то, радостями съеден, В туго стянутом корсете, Раздушен и разрумянен, Проносился вял и бледен. Шли какие-то мундиры, Камергеры, гоф-фурьеры, Экс-жандармы, виц-министры, Пехотинцы, кирасиры. Шли замаранные люди, Кто в белилах, кто в чернилах, Шли забрызганные грязью, Кто по шею, кто по груди. Шли — и в землю опускались... Громко каркали вороны, На болоте выла вьюга И лягушки откликались.
<1857-1860>