Промокло небо и земля, Душа и тело отсырели. С утра до вечера скуля, Циничный ветер лезет в щели. Дрожу, как мокрая овца... И нет конца, и нет конца! Не ем прекрасных огурцов, С тоской смотрю на землянику: Вдруг отойти в страну отцов В холерных корчах — слишком дико... Сам Мережковский учит нас, Что смерть страшна, как папуас. В объятьях шерстяных носков Смотрю, как дождь плюет на стекла. Ах, жив бездарнейший Гучков, Но нет великого Патрокла! И в довершение беды Гучков не пьет сырой воды. Ручьи сбегают со стволов. Городовой надел накидку. Гурьба учащихся ослов Бежит за горничною Лидкой. Собачья свадьба... Чахлый гром. И два спасенья: бром и ром. На потолке в сырой тени Уснули мухи. Сатанею... Какой восторг в такие дни Узнать, что шаху дали в шею! И только к вечеру поймешь, Что твой восторг — святая ложь... Горит свеча. Для счета дней Срываю листик календарный — Строфа из Бальмонта. Под ней: «Борщок, шнель-клопс и мусс янтарный». Дрожу, как мокрая овца... И нет конца, и нет конца!
<1909>