С улиц гастроли Люце были какой-то небылью,— казалось, Москвы на блюдце один только я небо лью. Нынче кончал скликать в грязь церквей и бань его я: что он стоит в века, званье свое вызванивая? Разве шагнуть с холмов трудно и выйти на поле, если до губ полно и слезы весь Кремль закапали? Разве одной Москвой желтой живем и ржавою? Мы бы могли насквозь небо пробить державою, Разве Кремлю не стыд руки скрестить великие? Ну, так долой кресты! Наша теперь религия!
1916