Мой отец — простой водопроводчик, Ну, а мне судьба судила петь. Мой отец над сетью труб хлопочет, Я стихов вызваниваю сеть. Кровь отца, вскипавшая, потея, Мучась над трубой из чугуна, Мне теперь для ямба иль хорея Волноваться отдана. Но, как видно, кровь стихов сильнее: От отца не скроюсь никуда,— Даже в ямбе, даже и в хорее — Родинка отцовского труда. Даже и в кипенье пред работой, Знать, отцовский норов перенял,— Только то, что звал отец охотой, Вдохновеньем кличут у меня. Миг — и словно искоркой зацепит, Миг — и я в виденьях трудовых, И кипучий и певучий трепет Сам стряхнет мой первый стих. Вспыхнет ритма колыханье, Полыхнет упругий звук,— Близких мускулов дыханье, Труб чугунный перестук... А потом, как мастерством взыграю, Не удам и батьке-старику,— То как будто без конца, без краю Строки разгоняю... вдруг и на скаку, Как трубу, бывает, обрубаю Стихотворную строку. Ну, а то,— и сам дышу утайкой,— Повинуясь ритму строк своих, Тихой-тихой гайкой — Паузой скрепляю стих. Пауза... и снова, снова строчки Заиграют песней чугуна... Что ни строчка — в трудовой сорочке Вдохновеньем рождена. Так вот и кладу я песни-сети. Многим и не вздумать никогда, Что живет в искуснике-поэте Сын водопроводного труда.
1923