Сколько милых ровесников в братских могилах лежит. Узловатая липа родительский сон сторожит. Все беднее теперь я, бесплотнее день ото дня, с каждой новой потерей все меньше на свете меня. Черноглазый ребенок... Давно его, глупого, нет. Вместо худенькой девушки - плоский бумажный портрет. Вместо женщины юной осталась усталая мать. Надлежит ей исчезнуть... Но я не хочу исчезать! Льются годы рекою, сто обличий моих хороня, только с каждой строкою все больше на свете меня. Оттого все страшнее мне браться теперь за перо, оттого все нужнее разобраться, где зло, где добро. Оттого все труднее бросать на бумагу слова: вот, мол, люди, любуйтесь, глядите, мол, я какова! Чем смогу заплатить я за эту прекрасную власть, за высокое право в дома заходить не стучась? Что могу? Что должна я? Сама до конца не пойму... Только мне не солгать бы ни в чем, никогда, никому!
Вот говорят: Россия... Реченьки да березки... А я твои руки вижу, узловатые руки, жесткие. Руки, от стирки сморщенные, слезами горькими смоченные, качавшие, пеленавшие, на победу...
2. Мать
Года прошли, а помню, как теперь, фанерой заколоченную дверь, написанную мелом цифру "шесть", светильника замасленную жесть, колышет пламя снежная струя, солдат в бреду... И возле...
3. Так уж сердце у меня устроено
Так уж сердце у меня устроено — не могу вымаливать пощады. Мне теперь — на все четыре стороны... Ничего мне от тебя не надо. Рельсы — от заката до восхода, и от севера до юга —...